Это сейчас день рождения – просто еще одна отметка на календаре.

Просто день, когда ты выслушиваешь стандартный набор пожеланий, как трек на репите, улыбаешься в ответ – иногда вымучено, иногда искренне. Ты обнаруживаешь себя в ресторане, разжевывающим какой-то деликатес, или пьющим хорошее вино в кругу друзей. Ты обсуждаешь современные книги, новые магазины, отдых за рубежом. Возможно, в какой-то момент ты даже начинаешь чувствовать, что счастлив.

Но, спустя некоторое время, тебе в голову может закрасться странная мысль. Или, скорее, это будет ощущение, которое всколыхнется где-то в глубине твоего подсознания, которое ты давно закрыл на замок сам от себя. Тогда, возможно, еда на мгновение потеряет вкус, а зала, переполненная разговорами и переливами света на стекле, сожмется в крохотную комнатку, и на миг ты потеряешь связь с реальностью, лишь голоса полуобморочным эхом будут звучать у тебя в голове.
Это не какое-то там великое осознание. Ты просто вспомнишь.

Так бывает. Ты не очнешься от своего оцепенения другим человеком. Просто вспомнишь... сколько настоящего ты потерял. И перестанешь лгать себе.
. . .

Мрачный бред, толика безумия, немного религиозного глумления.Йору был совсем юным, ему вот-вот должно было исполниться что-то вроде шестнадцати. Он был коротко стрижен, зол, хотя болезненно-романтичен, и пока не знал, какого это – ходить на высоких каблуках и любить без страдания.
Было самое начало марта, но промерзший город смиренно и омертвело дремал под снежным покрывалом, которое Йору с каким-то своим приятелем месили в черную кашу устрашающего вида берцами. Этой ночью они шатались по железнодорожным платформам неизвестных им станций, пролезая на них через обледеневшие решетки и дыры в проржавелых сетках, курили на замызганных лавках, пили какую-то дрянь и вытанцовывали danсe macabre на притягательно-блестящих путях. Последнее делается так: несколько человек начинают какой-нибудь быстрый танец, причем чем более стремительный и порывистый, тем лучше, и через какое-то время один из них падает на землю, изображая мертвого. Можно просто упасть, изобразив обморок. Можно стонать, хватаясь за грудь. Кому как нравится. Остальные продолжают танец, но теперь изображают горечь, страдание и скорбь по усопшему.

– Как задолбала уже эта зима, - с досадой говорит Йору, пытаясь согреть замерзшие пальцы. Он, как обычно, где-то пролюбил свои перчатки, уже третьи за зиму, что, забегая вперед, привело к тому, что сейчас он не носит их весьма принципиально.

Его спутник что-то многозначительно протянул, глядя куда-то вдаль, где фиолетовая грязь горизонта сливалась с темными силуэтами возвышающихся построек.

– У меня скоро день рождения, а тут такое дерьмо. Из года в год повторяется одно и то же, только меняются декорации. И, скажу тебе честно, чем дальше идет время, тем меньше я верю в то, что где-то в этом мире есть что-то для меня. Что когда-то я добьюсь гребаных гармонии и душевного спокойствия. Так мало живу, и так много разочарований.

Это существо рано научилось смотреть на жизнь философски, хотя это не спасало его от типично детских ошибок, вроде как поддаваться соблазну брать конфеты у незнакомцев, если уж оные выглядят очень уж вкусными.

– Опять будет одно и то же: суета, касающаяся всех, кроме меня самого. Лицемерные поздравления от тех, кто не удосуживается всплывать в моей жизни чаще раза в год. А те, от кого я этого жду, вообще ничего не скажут. Ничего. Совсем ничего. Ни слова.

Вообще говоря, можно сделать вид, будто тебя сразил выстрел. Можно издавать гортанные звуки, цепляясь за шею, будто тебя кто-то или что-то душит. Твоя роль, в принципе, самая простая – просто лежишь, стараясь не двигаться.



Едем дальше.Начинает холодать, и колкое стекло снежинок ложится на черные фигуры. Йору пытается согреть мочки ушей, исколотые металлом, своими холодными пальцами. Тогда у него было вдвое больше проколов и много свежих ран, теперь же – никакой крови, только шрамы, шрамы, шрамы.

На лице Йору, белом, немного детском, что лишь слегка тронуто эрозией порока, расползается циничная клякса ухмылки.

– Ну и пусть. Пусть так. Хорошо. Ничего мне такого и не надо.

Возможно, он врет. Тогда он все еще на что-то надеется.

– Пусть только на мой день рождения не идет снег. Ничего больше не надо, только пусть не будет снега. Пусть он погребет под собой всю эту долбанную планету после, но, пожалуйста, никакого снега на мой день рождения.

Его пламенная речь была встречена взрывом хохота, сменившимся кашлем: его спутник подавился жгучей приторностью пойла.

– Ты еще желание загадай. Или – как там делают – молитву прочти.

Снова раздается взрыв хохота, но Йору серьезен и решителен.

– А что! Так и сделаю.

Он решительно карабкается на лавку, где только что сидел, впечатавшись высокими военизированными ботинками в свою импровизированную сцену. Огни проезжающих поездов высвечивают его лицо, словно свет софитов, отражающийся в его затуманенных глазах. Он театрально воздевает руки к черному небу, на котором нет ни одной звезды, только грязная муть снега, что неистово носится по нему, и повторяет замогильным голосом:

– Владыка всего мира видимого и невидимого. От твоей святой воли зависят все дни и лета моей жизни.
– Ты что, серьезно? Ну ты псих. Ты же сам всегда говорил, что не веришь в это все.
– Благодарю тебя, премилосердный отче, что ты дозволил мне прожить еще один год... Подай-ка мне сигарету, а?

Снег все сыпется и сыпется сверху, а тонкая мальчишеская фигурка ломается на своем на помосте, окутанная белым облаком, мерцающем в свете тусклых ночных фонарей. Стук колес – это звук ангельских труб, далекие гудки поездов – хорал.

– Знаю, что по грехам моим я недостоин этой милости, но ты оказываешь мне ее по неизреченному человеколюбию твоему.
– Кончай. Пойду отолью.
– Благослови начинаемый мною год и все дни жизни моей. Сделай так, чтобы на мой день рождения не шел снег. Сделай так, чтобы на мой день рождения не шел снег. Сделай так, чтобы на мой день рождения не шел снег.

Неожиданно мальчик резко подается назад, хватаясь за обледенелые перила, чтобы не свалиться с платформы, потом резко вздрагивает всем телом и медленно опускается, сначала на колени, а потом на бок, и медленно, картинно, театрально закрывает глаза. Затеяв эту игру, ты действительно надеешься в глубине души, что сейчас кому-то станет хуже от твоего отсутствия.

Нужно ли говорить, что первое, что увидел Йору, проснувшись шестого марта в нежной свежести своей постели, была беспросветная стена снега, мерцающего за окном.

Ах да, дорогие френды и не только: до Ичихару я вряд ли буду подавать активные признаки жизни, так что не мучайтесь сомнениями о сохранности моего бренного тельца из-за его отсутствия: косплей доделываю себе и подруге с ее помогаю, а тут на меня еще и экзамен по лексикологии испанского свалился.